ДОСЬЕ
Имя: Вячеслав Довженко
Где видели: “Киборги”, “Молитва за гетьмана Мазепу”, “Братство”
Где увидим: “Свингеры”
Дата рождения: 18.09.1976
Дом: Киев (Днепр)
Семейное положение: женат, двое сыновей
Рост: 182 см
Из литров слез, пролитых зрителями на сеансах “Киборгов” (реж.- Ахтем Сеитаблаев), львиная доля - заслуга героя с позывным Серпень. Самый радикальный, но и самый трогательный. Мало кому удалось сдерживать эмоции в момент, когда он говорит по телефону с маленькой дочкой. Вячеслав Довженко, сыгравший учителя истории с нетолерантными взглядами, - новое лицо только для кинотеатральной публики, не привыкшей включать телевизор. Для телезрителя, а особенно для телезрителя телеканала “Украина”, Вячеслав Довженко знаком по долгим историям “Клан ювелиров” и “На линии жизни”. В проекте о военном госпитале он сыграл антагониста героя Ахтема Сеитаблаева.
Ты же был знаком и раньше с Сеитаблаевым?
Мы не виделись лет 15 с Ахтемом на момент, когда начинали работать над телепроектом “На линии жизни”. А познакомились в общежитии. Я помню, что дело было у него - там собралась компания, и мы с ним сцепились из-за Станиславского. И хотя сам он этого не помнит, но я злопамятный - я запомнил.
И вот у Гойды Антона на сериале мы встретились. Это был достаточно острый для меня момент. Я на то время уже заявил о себе, как об артисте, но не для Ахтема. Он к этому времени уже был в полный рост Ахтем Шевкетович. А я просто Слава Довженко. И этот момент притирки в первых сценах, он был для меня важен. Но все произошло. Поработали в удовольствие. И потом возникли эти пробы на “Киборгов”.
Он сам тебя позвал?
Совсем не факт, что это с его подачи. Скорее всего, все-таки Оля Клименко, кастинг-директор фильма.
Какая сцена на пробах была?
Сцена была про Гоголя. И уже на самих пробах Ахтем мне очень помог. Мы обсуждали сцену и текст, и он говорит: “Понимаешь, у тебя финальная фраза здесь “Стирайте кордони, але потім не дивуйтесь, що вам буде нікуди повертатися”, посмотри на меня. Я не могу вернуться домой сейчас. Это мой дом, а я не могу”. Он это сказал тогда с такой болью, что я почувствовал этот импульс. И мы записали сцену - я помню, что всплакнул даже. Помню, как к моменту этой финальной фразы Ахтем подошел к Оле, которая снимала пробу на фотоаппарат и за плечи ее стал приближать ко мне, укрупняя кадр. Я почувствовал это взаимодействие. И после команды “стоп” он просто подошел и поцеловал меня в лоб.
Ты чувствовал, что это будет хорошее кино?
На самом деле было ощущение того, что это очень нужное кино. Ответственность колоссальная. Перед всеми, кто был в аэропорту, перед другом моим, Андрюшей Шараскиным, например, который воюет. Вот здесь соврать или показывать свое “мастерство художественной игры” - не тот случай.
С Шараскиным (консультант фильма “Киборги” с позывным “Богема” - ред) давно знаком?
Тоже со времен киевского театрального общежития. Он учился на режиссуре. Помню, мы с ним где-то пьянствовали, и к утру он говорит “У меня экзамен по режиссуре - вообще не готов. Ничего нет”. А у меня в “загашниках памяти” была “Аристократка” Зощенко. Монолог еще со времен моего 4-го курса в Днепре, разобранный как моно-мини-спектакль. Я ему показал, он пару штрихов своих добавил. И мы утром поехали сдаваться его педагогу. Тот пришел в восторг от “Аристократки”, с тех пор мы юзали ее как могли. Она спасла все Андрюшины экзамены.
Раз уж начали вспоминать, то давай с самого начала, вернемся в Днепр и познакомимся с маленьким Славой Довженко.
У нас сложная ситуация была в семье. Мамы моей не стало, когда мне было 1,5 года, а моему старшему брату 3,5. И отец - для меня такой большой показатель в жизни - он остался с нами один, никому нас не отдал, не перепоручил. У нас было много “матерей”. Потом уже, много позже, когда уже стал взрослым, я понял трагичность этой ситуации. Потому что он в первую очередь искал нам мать, а не себе личную жизнь устраивал. К сожалению.
А в детстве было обидно?
Конечно. И это еще и культивировалось разными родственниками, что вот такие несчастные дети. Мы, конечно же, с братом этим пользовались. Потом мне было лет 9, наверное, отец в очередной раз женился. Так что у нас еще есть и сестра, но с тех пор, как и этот брак распался, мы мало общались.
А родственники помогали?
Помогали, конечно. Во многом нас с братом воспитывала бабушка. В Днепропетровской области есть такое село Красноивановка. Там был интернат. Дедушка там был учителем, а бабушка - доктором. Мы там очень часто бывали, проводили все каникулы. Хотя основную часть времени все равно жили с отцом. Но в целом, “культурную подушку” в жизни дала бабушка, а дедушка у нас был интеллектуал. Мы с ним всегда играли в шахматы. Очень начитанный был. Библиотека огромная у них. Журналы нам подсовывал, “Науку и технику”, “Вокруг света”. А бабушка научила нас молитвам, традициям, обрядам, фамильное древо рисовала.
В школе такое воспитание пригодилось?
В школе я был хулиган. Мы - дворовые ребята. Росли во дворе с братом. Дворовые песни, тюремные истории, терки на районе - мы жили на Чеченовке - все это нам с детства было знакомо. "Семачки" на корточках - все проходили. Меня, как младшего преимущественно защищал брат, а вот он сам посерьезнее встрявал, почувствовал больше дворовой жизни.
То есть учился ты плохо?
Ну вот брат у меня, например, был мудрее. Он если и вел себя плохо, то при этом учился хорошо. А я как-то и там, и там отличился. Плохо учился, да. Тем не менее, наверное, обаянием каким-то я обладал, потому что учителя меня любили и жалели. Я помню, что у меня была страшная конфронтация с учительницей по русской литературе. И она вдруг в какой-то момент (это, наверное, такая педагогическая мудрость) подошла ко мне и говорит: “У нас будет литературный кружок. Слава, вот стихотворение Пушкина - попробуй его выучить.” А стихотворение было про вино, достаточно хулиганское. И я помню, что я с таким удовольствием тогда с этим стихотворением выступал. Первый в жизни успех. К науке, к сожалению, у меня так и не нашлось тяги.
А как же из дворовой субкультуры ты вдруг оказался в театральном?
Я и тогда интуитивно понимал, что это чужая мне среда. Наверное поэтому когда случайно попал в театральное училище (зашел с другом забрать его документы), то тут же принес туда свои. Хотя я не сразу адаптировался. Меня на первом курсе даже хотели выгнать за профнепригодность.
И снова меня спасла педагогическая мудрость. Луговая Лариса Ивановна преподавала историю театра у нас, она подошла ко мне и сказала: “Давай договоримся. Я тебя до третьего курса вообще не трогаю. Ставлю три. А ты сидишь здесь на первой парте и молчишь.” Я не знал, в чем подвох, но согласился. А закончилось все тем, что я по собственной инициативе к третьему курсу уже писал рефераты. Я тогда как-то включился в процесс, понял наконец, что это моя среда.
На тот момент театральное училище в Днепре было чем-то вроде семьи. Мы там практически жили. Только официальные занятия у нас были с 8.30 до 21.45. И часто это растягивалось до половины первого. Бывало, устраивали ночные репетиции. В хорошем смысле слова - честно репетировали. Педагоги наши, Овсяников Михаил Михайлович, Пинская Нелля Михайловна, поощряли нас всячески. Так я перестал захаживать к своим прежним друзьям во двор, и та часть жизни сама собой отпала. Я хоть и был местный, но наша жизнь активно бурлила в общежитии, каждую субботу там были театральные капустники. Мы сами их организовывали, сами придумывали. Нам никто ничего не запрещал. С утра и до утра там никогда не было тишины.
После училища ты успел в Днепре поработать в театре?
В театре Шевченко я поработал недолго. Мой молодой бунтарский дух тогда не позволил мне влиться в систему. Хотелось себя как-то проявить. И не так, как это видели тогда в театре. И хоть мне и сулили там быстрых званий, я понимаю, что в театре не хватало актеров в амплуа “геройчика”. В училище меня на него и натаскивали. И слава богу, что я там не задержался. Потому что если уж начинаешь играть “героя” на сцене, то превращаешься в “штаны”. По большому счету, актерской игре ты вообще не учишься, навыков больше не приобретаешь. Ты стоишь, и тебя юзают, как красивого мальчика.
И сразу уехал в Киев?
Нет, я еще ушел в экспериментальный театр. Там было интересно, но и там я не задержался, хотя в этом случае причины уже другие. У меня в то время была девушка, на которой я уже собирался жениться. Балерина. Она уже даже жила у меня. Но потом - личная трагедия, она меня бросает, я страдаю. И тут, конечно, большое спасибо Самохваловой Александре Ивановне, педагогу моему, которая мне сказала тогда “Тебе что, билет купить в Киев?”. На билет я тогда и сам заработал. И вот с 1998 года я здесь.
Ты выходишь из поезда…
Я выхожу из поезда с каким-то кулечком, где лежали тапочки, минимально вещи и очень мало денег. Я поехал к своему другу в общежитие, к Бориславу Борисенко. Помню, что постоянно мешал ему учиться. Я попал в атмосферу киевского общежития театрального института. Абсолютно другую. Совсем не такую, которая была у нас в Днепре. Спокойно, размеренно, все по комнатам. Не скажу, что не было веселья - мы и сами его себе создавали. Но вот такого семейного духа, как в Днепре, не было.
Удалось встряхнуть тихий омут?
В целом нет, но “прописался” я красиво. Я практически на все деньги, которые привез с собой, пошел на базар - купил мясо и алкоголь. И на седьмом этаже, в мангале, мы жарили шашлыки. Конечно, все потянулись к нам на этаж. А на утро со мной все здоровались “Довжик, привет”, а я не понимал, кто все эти люди и почему они меня знают.
Ярко, согласна.
Там еще потрясающая была комендант. Она любезно меня терпела. За весь период, что я там жил, я ни разу не заплатил за проживание. Зато она знала всю мою жизнь и сильно жалела. Я умело спекулировал на своей истории детства. Там я прожил достаточно долго. Там мы познакомились с Мишкой Жониным, с которым потом мы были партнерами по сцене. Это даже больше, чем друг. Это человек, с которым дышишь в унисон долгие годы. И Дима Суржиков, который у нас в театре работал. Компашка у нас подобралась смешных людей. В этот момент я вернулся в театр. Это был “Свободный театр”. Здесь был тот самый молодой дух “семейности”, который мне всегда так импонировал. Ну и переросли мы эту “семейность” тогда, когда каждый обзавелся своей собственной семьей.
И у тебя достаточно быстро появился и экранный опыт.
Да, я сыграл Петра Первого в фильме у Юрия Ильенко “Молитва за гетьмана Мазепу”. Хоть и попал на пробу совершенно случайно. Я отрастил волосы, тогда это было модно. И хоть из-за того, что у меня они сильно вьющиеся, ничего хорошего из этого не вышло, но свою роль в жизни сыграло. С одним парнем, который учился на операторском, мы сделали мне фотосессию. И девочка, ассистент по актерам фильма Юрия Ильенко, увидела мою фотографию в комнате у Борислава. А я там действительно был похож на Петра Первого.
Меня срочно отправили на пробы. Сцена была, где Петр рушил могилу Мазепы. Было много актеров. Они все такие статные, высокие, куда там мне. Но мне подсказали тогда. “Ты, главное, текст не учи. Выйди и просто раздолби могилу. Юрию Герасимовичу нужен темперамент”. Я выскочил, не помню, что говорил, я ломал и крушил так, что задел камеру, на фоне “ярости Петра” зазвучал мат оператора, а после команды “стоп” раздались аплодисменты. И тем не менее, хотя эта проба Ильенко понравилась, все равно еще были у него сомнения из-за роста. Слишком я со своими 1,82 м был малорослым как для Петра І. И снова пробы. Меня гримируют, одевают, приводят к Юрию Герасимовичу. Он поворачивается, смотрит и говорит “Да ну нет, ну он красивый. Мне не нужен красивый Петр. Мне нужен идиот с выпученными глазами”. И я тогда не смолчал, говорю “Так я артист, я могу и выпучить”. И вот эта дерзость и решила окончательно судьбу роли.
Хоть фильм и своеобразный, но говорили о нем много, это, наверное, должно было стать каким-то катализатором в твоей карьере?
Но не стало. Мы в целом сидели в тени и на подпевках северного соседа. Заявить о себе здесь можно было, лишь проявившись каким-то образом там, звоночек о том, что человек может быть медийным и интересным, был только оттуда. Тогда в Украине кинопроизводство стояло, и вдруг большой проект, одна из главных ролей. Все ходили и говорили: “Ну, сейчас начнется у тебя прорыв”. А произошло все с точностью до наоборот. Когда в России его запретили, то конечно и актеры пострадали. Не Богдан Сильвестрович (Ступка - ред.), конечно, но я лично сел на 6 лет на полку. По большому счету, людям не хотелось иметь дело со мной. Прямым текстом никто не говорил, но все это понимали. Осадок оттуда пошел.
Но тем не менее, это тебя не остановило.
Я этот период использовал для другого вида развития - пошел учиться на театральную режиссуру. И даже не столько, чтобы стать режиссером, сколько для того, чтобы стать лучше, как актер. Я даже честно признался в этом педагогам. С Дубининым Константином Михайловичем частенько дискутировали на этот счет.
Но теперь ситуация совсем другая. И “Киборги” все равно изменят жизнь каждого из вас, сыгравших в проекте.
Я убежден, что надо всегда помнить: это профессия. Как только ты закончил проект, ты снимаешь костюм и становишься Славой Довженко. В этом смысле мне очень нравится, как Мамонов рассказывал библейскую притчу. Она очень подходит для творческих людей. Когда Иисус въезжал на ослице в Иерусалим, ему под ноги бросали пальмовые ветви. И тут очень четкий отрезвляющий вопрос: “Вы как думаете, ослица кому думала бросают эти ветви?”.
И при этом все равно нельзя не признать, что зрительский успех - это шлейф.
Конечно. И кроме того, что самыми важными для нас всех были отзывы настоящих киборгов и бойцов, воевавших на востоке страны, для меня был очень важным личный момент. Когда в Днепре пришел смотреть “Киборгов” мой брат. Он у меня никакого отношения к искусству не имеет. Пошел по семейной стезе железнодоржников. Он всегда относился скептически к украинскому кино. Ну и будем честны - иногда он был не так уж не прав, эпосный эпос и пафосный пафос - часто любимый жанр коллег (смеется). Но я хорошо помню его глаза на мокром месте после “Киборгов”. Там не было возможности разговаривать, потому что нас растащили.” А когда я приехал в Киев, раздался звонок. Он мне говорит что-то вроде “Ну.. типа… всю ночь не спал.. в общем… ну.. молодцы.. Давай созваниваться чаще”. И вот это было самым большим показателем. Перед родственниками всегда держим определенный экзамен.