Даже если вы никогда не смотрели “Когда мы дома” на СТБ, не интересуетесь многочисленными мувиками, произведенными в последние лет 10, то вы все равно “где-то его видели” и точно знаете, что это актер.
В фильме “Круты. 1918” Алексей играет Аверкия Гончаренко - офицера армии УНР, командовавшего юнкерами и студентами, принявшими неравный бой под Крутами. На основе мемуаров этого человека и снимают кино украинские кинематографисты.
АЛЕКСЕЙ ТРИТЕНКО
Где видели: “Когда мы дома”, “Гвардия”, “Хайтарма”
Где увидим: “Круты. 1918”
Родился: 11.12.1981
Дом: Киев (Запорожье)
Рост: 192 см
Давай устроим твою ретроспективу полнометражных фильмов. Пройдемся по всем двум. Ты играл в “Хайтарме” у Ахтема Сеитаблаева. Есть что вспомнить?
Это было очень трогательно и по-мужски. Ахтем - мой большущий друг. Этот фильм был вообще таким сосредоточением крепкой мужской дружбы. И это была последняя осень в Крыму. Совсем скоро произошли знаменитые события отжима территории.
На съемках, я помню, у меня все время болел зуб - я все никак не мог решить, вырвать или лечить. Но я страшно боюсь стоматологов - при чем не лечить, а именно стоматологов, людей. Мне кажется, у них слишком крепкие руки и много власти. Так что злить их нельзя: чуть зазевался и все, нижняя шестерка ушла. И вот когда мои знакомые потом смотрели кино, мне говорили: “Ты такой сосредоточенный в этой роли!” А как не сосредоточиться? Зуб-то болит адски! Мне некогда было играть. Я просто о зубе думал.
А теперь ты снимаешься в “Крутах”, и это уже твой второй проект с Алексеем Шапаревым после сериала “Гвардия”.
Леша Шапарев - мой хороший друг. Ну ты поняла, я вообще у друзей снимаюсь. Но так выходит, что именно они предлагают мне роли, не похожие на меня, не те, которые мне предлагают всегда.
А каким тебя видят всегда?
Раздолбаем в основном. Это чаще всего комедийные образы, а это же закон: когда постоянно играешь комедию, хочется драмы и глубины. Так что Леше я благодарен за комбата из “Гвардии”, эта роль стала для меня неожиданностью.
Ну “Круты” и подавно интересно.
А когда зашла речь о “Крутах”, то Шапарев мне сначала предложил играть не Гончаренко. Я тогда ухватился за идею, потому что это был шестидесятилетний генерал. Мне было очень интересно, это будоражило и сводило с ума. Некий челлендж. Если бы мне удалось его сыграть, это был бы достойный ответ злопыхателям. Мы провели пробы грима. Но глаза Леше показались слишком молодыми для 60-летнего. И тогда было решено отдать мне роль Гончаренко.
Изучал прототипа?
Я стал гуглить и искать информацию. Это реальный человек, который действительно принимал участие в тех событиях, потом эмигрировал в Америку, там написал мемуары. Мне стало интересно сделать этого персонажа - он единственный взрослый среди этой юной гоп-компании. Молодых, очень неопытных людей.
Ну в целом и на площадке была такая же ситуация - юная гоп-компания.
Пацаны у нас очень классные подобрались. У всех очень серьезный потенциал. Главное, чтобы они не испортились. Это ведь легко происходит. Испытание медными трубами: известностью, популярностью, узнаваемостью. Я тоже это прошел.
И как?
Трагично, с большими потерями. Сыпятся актеры обычно от того, что начинают узнавать, просить автографы. После “Коли ми вдома” (телепроект на СТБ) я прошел весь этот путь: от “приятно, греет” до “какого черта”. А потом привыкаешь и это становится частью работы. Ты понимаешь, что в гонораре за твой съемочный день заложена плата за то, что у тебя не будет личного пространства в публичных местах.
А тогда я однажды поймал себя на мысли, которая стала тревожным звонком. Очень простая ситуация. Я еду, мне надо купить сигарет, останавливаюсь у киоска, и тут мысль: “Да ну нет, зайду в супермаркет - там людей больше”. И слава богу, что мне удалось это зафиксировать и начать называть вещи своими именами. Это самое настоящее тщеславие.
А как бороться?
У тебя два пути. Поскольку бороться предстоит с собственным эго, то либо ты идешь на поводу, либо меняешь ситуацию и направляешь его в профессию. “Я должен делать свое дело идеально” - это легальный вариант применения эго.
Но я и ошибок наделал, потому что подсказать некому было. Даже был период, когда я, можно сказать, ушел из профессии. Я продолжал выходить на сцену и на съемочную площадку, но работой это назвать было нельзя. Это случилось после того, как мы с Андреем Белоусом выпустили спектакль “Ричард ІІІ”. Мне было 26, и я сыграл Ричарда. Как правило, Ричарда играют люди в 50-60 лет, когда опыт, понимание жизни уже есть. Конечно же, я решил тогда, что теперь мне все по плечу - я могу что угодно, хоть телефонную книгу сыграть. А тут следующая роль, совсем небольшая работа, а у меня, к ужасу моему, не получается. Вообще. Позорная пустота. И вот эти взгляды коллег, когда они смотрят с удивлением на твою беспомощность, а ты в этот момент понимаешь - это отдача. Я скуксился очень, долго выходил из этого состояния.
Вот это я и старался дать понять молодым ребятам из “Крут”. Только профессия. Все остальное - за площадкой. Я прошел весь путь: от массовки за 50 гривен до главных ролей, а у них такая ситуация, они вскакивают сразу на главные роли. И дай бог, я им желаю всегда самых больших ролей. Но именно это может ударить по осознанию себя.
Эго, оно же в задатках часто. Проявления бывают задолго до причин воспаления.
О, да. Я помню первую качественную истерику, которую я закатил родителям. Ну они были не правы - они хотели, чтобы я пошел в садик в колготах. А это недопустимо, я считаю (смеется). Что я, девчонка какая-то? Я мужик же. Хоть и маленький.
Ты, кстати, один ребенок в семье?
Нет, у меня старший брат есть, Сергей. С ним у нас была вечная заруба. В детстве у нас был круговорот тумаков. Он выписывал мне, я жаловался маме, она выписывала ему. Ну а от него снова прилетало мне. А потом мы повзрослели, и нам довелось друг друга из такого психологического дна вытягивать иногда, что ближе человека для меня нет. Я счастлив, что он у меня есть, и ему я доверяю всецело.
Соперничали за внимание родителей?
Конечно! Я помню, как я приготовил первый в своей жизни торт. Лет в 8-9. Брат как раз стал печь бесподобные десерты, и мне нужно было не отстать. Рецепт простой, записывай: я взял муку, воду и замешал. Это были будущие коржи. Потом на противень я налил масло и тесто и поставил в духовку. Упорно ждал, когда же оно начнет подниматься. Но смирился, ну ладно, будет не пышный. Для крема я смешал сметану и клубничное варенье - классика. Но главное в технологии - это, как известно, дать пропитаться на балконе. На ужине я торжественно вынес свое произведение семье. Старший брат сослался на фигуру и отказался, а родителям отпетлять не удалось. Даже хвалили.
Родители, в общем, поддерживали твои творческие поиски.
Да вот не все поиски. Актерство в эту поддержку не входило. Я с 4-го класса ходил в актерский кружок при ДК Запорожского огнеупорного завода. Родители очень скептически относились к этому занятию. Помню, какое-то важное выступление было. И к концу выступления я увидел пустые стулья. Оказалось, что папа и мама ушли через 20 минут после начала - им там было слишком шумно. Трагедия, конечно, в этот момент у меня внутри разыгралась. Долго обижался на них.
И даже когда это стало профессией?
Поверить в то, что актер - это профессия, родителям помогли соседи. Когда те стали говорить “Мы видели вашего Лешу в кино!”, у них появилась гордость, они стали смотреть, переживать. Появилось другое: мама звонит-плачет “Сыночек, тебя опять убили”. - “Мама, ну это же кино, это не по-настоящему” - “Я знаю, ну а что он тебя так - рраз, ножом”. Это очень трогательные моменты.
Ты же уехал учиться в Днепропетровск из Запорожья? В общежитии жил?
Золотые времена! Собирались у окна - читали стихи: свои и чужие. Я до того поэзии мало знал. Вплоть до того, что мой друг Ярослав Гуревич на втором курсе открыл для меня Маяковского. Я зачитался, моя вселенная перевернулась. Бродский обворожил, покорила Ахматова, Цветаева с ума свела. От того, насколько это умно и талантливо.
Обычно из общежития больше всего запоминается быт.
Общежитие - очень серьезная жизненная школа. Когда мне кто-то жалуется на жизнь, я всегда отвечаю: “Слушай, ты не ел гречку с пола”. Когда у тебя на неделю последняя жменька гречки, ты выходишь на “кубовую” (кухня на этаже), а там какой-то неопытный первокурсник (а они часто совершали такую ошибку) вынес сразу все свои продукты, чтобы готовить. И ты быстро дергаешь у кого-то луковицу, у кого-то масло - и вот у тебя уже полноценное блюдо. Ты его заносишь торжественно в комнату, цепляешься за коврик и выворачиваешь всю гречку на пол. А в общежитии театрального пол мылся, наверное, году в шестидесятом. У тебя дилемма - либо голод, либо шанс на стафилококк. Да какая проблема - она вообще и не долго полежала там.
Зато чувство локтя оттачивается.
Это День борща! Когда были сильные холода и в театральном отменяли занятия, тогда кто-то выходил на этаж и кричал “День борща!”. И все знали, что это значит. Назначались специальные люди, которые шли в рейд по всем комнатам - собирали продукты: лук, морковку, картошку, у кого что было. И из всего готовилось 3-4 выварки борща. И потом весь этаж садился в коридоре, все ели-выпивали-праздновали.
Не менее колоритно проходил День арбуза. Первая неделя сентября, в коридоре прямо на полу располагались студенты, выносилось из комнат кто что привез после каникул и проходили “объединяющие коллектив мероприятия”.
У тебя длиннющая сериальная фильмография. Первый опыт еще помнишь?
В Одессе. В каком-то сериале я должен был изобразить милиционера, который под прикрытием следит за главными героями. По сценарию, у меня в партнерах была собака, и я две недели ездил знакомиться с псом. Съемочный день. Мы приезжаем, режиссер прямо на площадке решает, что собака нам ни к чему, а по итогу моего героя и вовсе осталось три кадра, в которых он прикрывается газетой. В тот момент я понял, что кино - это беспощадно. И местами бесполезно.
Зато есть что потом рассказать в красках. Давай для совершенства образа еще эпик-фейл театральный какой-нибудь.
Легко! Спектакль “Сирано де Бержерак” - я играл де Вальвера. В начале спектакля Сирано дерется со мной, он срывает с меня одежду и в конце концов я остаюсь в одних рюшах, и он меня убивает. Спектакль совершенно классический: ботфорты, шпаги, апаш-воротники, шляпы с перьями. И вот я в исподнем, а коллеги хохочут - изнемогают. Думаю: “Вот это я работаю! Вот это выдаю вещи какие, а!”. И наступает момент, меня закалывают, я падаю, и в этот момент у меня перед глазами пролетает моя рука с часами на запястье. И ремешок у часов такого кислотно-зеленого цвета. Я понимаю, что я как-бы вообще не в эпохе. Плюс коллеги подливают масла: “гасконцы” сползают по лестнице и мой друг, Дима Суржиков, тихо так шепотом: “Леха, который час?”
Ты сейчас играешь в кино на украинском языке. Долгие годы украинские актеры оттачивали маасковское произношение, чтобы не выбиваться из линейки. Для тебя это переключение или естественная среда?
Безусловно переключение. Но мне легче, я заканчивал украинский курс, играл спектакли на украинском, потом, конечно, в театре с русскоязычным репертуаром, но, как говорится, “ручки-то помнят”. И главное, у меня была бесподобнейшая преподаватель по сценречи, Раиса Андреевна. Она тоже жила в общежитии театральном двумя этажами ниже нас. И в 6 утра иногда можно было проснуться от того, что она заходила в комнату и тебя так легонько: “Рыба-рыба, просыпайся, пойдем на сценречь”. Мы от нее прятались. Но в конечном итоге она дала очень серьезную базу. И теперь я без малейшего диссонанса могу работать на украинском языке.
И напоследок о признании. Родительского внимания ты добился, роли другого формата есть. Женского внимания тебе хватает?
К вопросу с женщинами я всегда, с детства можно сказать, подходил осознанно и избирательно. Это не самоцель. Казановами обычно становятся те, кому надо самоутвердиться. Мне не надо. Мне кажется, что женщины, с которыми я пересекался в своей жизни, это чувствуют. И если я вижу, что человек мой, я обычно делаю предложение. Что и подтверждается двумя бывшими браками. Двумя счастливыми браками. Я дважды был женат на замечательных женщинах, которым благодарен за то, что они приняли этот бой. К сожалению, никто в этом бою не победил, но опыт был прекраснейший. И из него мы все вынесли важные жизненные уроки.